Ольга Варшавер: «Хороший текст - это целый мир»

0 товаров

Поделиться

9 сентября родилась Ольга Варшавер — замечательный переводчик англоязычной прозы и драматургии, Член Гильдии «Мастера литературного перевода» и Ассоциации «Свободное слово», Лауреат премии «Мастер» в номинации «Детская литература» (2015). Она научила говорить на русском языке Уинн-Дикси и мышонка Десперо, девочку Дороти, отправившуюся в страну ОЗ, и невероятного Скеллига, Трех разбойников, Билли и кнопов, а также многих других книжных героев. От всей души поздравляем Ольгу Александровну с днем рождения, желаем долго-долго жить и творить на радость всем нам! Ну а читателям предлагаем приоткрыть дверь в ее творческую лабораторию: в интервью нашему изданию Ольга Варшавер рассказала о детстве, о любимых книгах, о своих учителях и коллегах, о секретах профессии... В общем, пересказать невозможно: это нужно читать!

— Ольга Александровна, как известно, все мы родом из детства. Давайте начнем с самого начала. Хорошо ли Вы помните свое детство? Любили ли Вы читать? Какие книги были самыми любимыми?

Раннее детство помню эпизодами, пятнами. Вообще у меня память работает выборочно, многое связано с запахами и, конечно, с пространством, особенно городским. Это наследственное, поскольку родители мои были архитекторами. Я всегда говорю, что могла бы жить где угодно, лишь бы не мешали работать, но, в сущности, я — москвичка до мозга костей, и сейчас, бродя по родному городу, я вспоминаю прогулки с папой. Он был ходячей архитектурной энциклопедией, научил меня понимать и любить пространство, разбираться в его организации. Ну, что с того, что я не стала архитектором (хотя были все задатки)? Зато я умею организовать текст, это тоже такая объемная штука, как город, как здание, в тексте есть формы и воздух, а не только, допустим, капители и фронтоны. То есть, не только слова, которые написал автор на другом языке, а ритм, тональность, подтексты... И все это надо сохранить и передать.

Читала я всегда — как дышала. Да-да, с фонариком под одеялом — это как раз про меня. Вообще-то я продукт родителей, которые потенциально могли бы быть мне дедушкой и бабушкой, просто по возрасту. Это очень сильно сказывается на воспитании, на образе жизни в детстве. В частности, родители не очень-то знали советскую детскую литературу и меня ею не потчевали. Зато папа, родившийся в 1908 году, мог рассказать, как в юности, в середине 1920х годов ходил на диспуты разных людей с Анатолием Васильевичем Луначарским, который был тогда наркомом просвещения. И с тех пор мне запало в душу весьма наивное по нашим временам убеждение, что министры культуры и образования должны быть культурными и образованными людьми... А вот чем меня кормили в обязательном порядке, так это классикой. Я рано прочитала и русскую, и французскую классику. Папе достаточно было сказать: «Остров пингвинов» — прекрасная книга, и я тут же лезла на полку за Анатолем Франсом, благо все книги в доме были и есть до сих пор... Но я уже, увы, задумываюсь, что с ними делать...

И все-таки о моих любимых детских книгах, то есть книгах, написанных в 1960-х. Перечислю пяток — их читала сто раз. Знаю, что кое-что переиздано, и купить можно. Борис Априлов «Приключения Лиско», Иван Василев «Чудесный родник», Жанна Браун «Хозяева старой пещеры», Валентин Рушкис «Повесть о славных делах Волли Крууса и его верных друзей», Тур Трункатов «Приключения Гука».

Еще назову книгу Ариадны Громовой «Мы одной крови — ты и я». Она отнюдь не детская, а такая излетно-оттепельная... Там к каждой главе эпиграфы нешуточные — то из Сенеки, то из Эмерсона, то из Леца. Я получила ее в подарок на день рождения в восемь лет и с тех пор обожаю, цитирую, вспоминаю беспрестанно.

— Закрадывалась ли в детстве мысль о том, что Вы станете переводчиком или были совсем другие мечты? Вы шли в профессии к своей цели или все решил его величество Случай?

Любой случай не случаен. Мне кажется, случаи нам либо подворачиваются вовремя и становятся судьбоносными, либо мы их не замечаем и забываем. Я училась в так называемой английской школе — «с преподаванием ряда предметов на английском языке». Из этого «ряда» у нас, кроме самого языка, которому учили очень и очень прилично, была еще английская литература, и на этих уроках — сугубо по желанию — нам порой предлагалось перевести Бернса или Байрона. Стишки я бодро переводила, но даже тени, даже призрака мысли о том, чтобы стать переводчиком, в голове не было. Дети обычно примеряют на себя профессии, которые знают, видят: либо родительские, либо понятно-обиходные, вроде врача или учителя. А переводчики всем нам тогда казались небожителями, и отношение к печатному слову было как к чему-то сакральному, в литературу допускались только избранные. Так, во всяком случае, виделось издали.

Я с двенадцати лет занималась в театральной студии и мечтала о театроведении. Но не стала даже пробовать, поскольку в Москве был всего один вуз, где этих самых театроведов готовили, и не с моей фамилией туда было соваться... Я решила остаться театролюбом и поступила в педагогический, на факультет английского языка. Однако один звоночек или, если угодно, случай, был еще в школе. Я училась, вероятно, в девятом классе. К нам пришел выступать поэт-переводчик Павел Грушко: высокий, красивый, читал... ах, как он читал! Я впервые увидела живого переводчика и вдруг поняла, что переводчики и вообще литераторы — живые люди, ходят по той же земле. Задумалась. Кстати, Павел Моисеевич и по сей день прекрасен и энергичен, он замечательно переводит испаноязычную поэзию. Мы познакомились с ним несколько лет назад на Конгрессе переводчиков, я рассказала ему эту историю, а он поцеловал мне руку. Дружим!

Переводчиком я решила стать как раз перед госэкзаменами, к концу учебы в институте. Я училась в не слишком любимом вузе, но это с лихвой окупалось тем, что я могла повстречать в его коридорах ту самую Демурову, благодаря которой российские дети прочли Барри, Гарнера, Бёрнетт и, конечно же «Алису» Кэрролла. Я набралась смелости и сказала Нине Михайловне, что мечтаю заниматься переводом. Она в ответ порекомендовала посмотреть составленную ею антологию детской англоязычной литературы и добавила: «Если вам что-то приглянется, можете перевести и мне показать». Так я нашла сказку Элинор Фарджон «Элси Пиддок прыгает во сне». Деликатнейшая Демурова меня даже похвалила за перевод, хотя позже, готовя первый сборник Фарджон, я свой текст не просто отредактировала, а практически переписала. С Ниной Михайловной мы очень дружим и по сей день.

— Кого Вы считаете своими учителями в профессии?

Единственный мой учитель — уже, увы, покойный Игорь Александрович Багров. Закончив институт, я пошла работать в школу — десять лет преподавала в хорошей английской спецшколе в центре Москвы, возле консерватории. И параллельно всерьез занялась переводом. Однако я понимала, что этому ремеслу надо учиться. В то время официально в учебных заведениях художественному переводу не обучали, и я стала искать долгоиграющий семинар — это, кстати, самая лучшая форма, чтобы «поставить руку», да и голову, в переводе. То есть, я стала искать Мастера. И мне посчастливилось, потому что я попала в семинар Багрова при журнале «Иностранная литература». Кто-то, возможно, помнит его переводы Причард, Сэлинджера (он, кстати, при поступлении в семинар давал нам перевести отрывок из «Выше стропила, плотники»), Лоуренса, Рушди, но для меня он, прежде всего, — мой учитель.

Мы занимались в семинаре Игоря Багрова несколько лет и, как мне кажется, получили очень крепкую профессиональную закваску. В частности: мы научились саморедактированию, это важнейший навык для переводчика, варианты должны перещелкивать в голове, как в компьютере; мы научились пользоваться средствами и богатствами родного языка; научились отличать, что именно в первоисточнике присуще английскому языку как системе, а что является авторским замыслом или находкой; мы научились сохранять дух оригинала, потому что во имя духа вся эта затея под названием перевод, собственно, и существует.

— Перевод какого произведения был Вашим литературным дебютом?

С разговора с Демуровой до первой публикации — крошечного рассказика Ширли Джексон в журнале «Семья и школа» — прошло четыре года. До первой книжки — десять. Эта профессия вообще требует терпения, а в те времена — долготерпения, потому что дверей передо мной никто не распахивал. Во второй половине 1980-х мои переводы стали появляться в периодике. В 1991 году в Москве вышел первый сборник сказок Фарджон «Седьмая принцесса», а в 1993 в Екатеринбурге под тем же названием вышла толстая книжка с оранжевой обложкой. Время было уже постсоветское, а тираж вполне советский, то есть невероятный по нынешним меркам: 100 тысяч экземпляров. Книга попала на многие книжные полки — на Урале и в Сибири.

Мне потом приходили письма с вопросами о переиздании — дети, которые на этих сказках выросли, разыскивали Фарджон уже для своих детей. В сборник вошла и любимая «Серебрянка». Про нее хорошо сказала музыкант Ляля Кандаурова: «Сказка моего детства — „Серебрянка“ английской волшебницы Элинор Фарджон — смешная, жуткая, трогательная, азартная; сказка, которую я перечитывала миллион раз, которую рисовала, которую разыгрывала по ролям сама с собой и с родителями». Сейчас есть трехтомник Фарджон, мы его сделали в издательстве «Махаон», там «Серебрянка» идет отдельным томиком, это большая сказка. Я еще написала по ней инсценировку для театра, все роли там бенефисные и имеют равные шансы заслужить зрительскую овацию. Фарджон — первый лауреат премии Андерсена, учрежденной в 1956 году. На тот момент она была не просто главной сказочницей Англии, но и прямой наследницей андерсеновской эстетики: причудливо сплетала волшебство и быт, лирику и философию, юмор и некоторую христианскую подоплеку.

— О жизни переводчиков мы имеем представление по фильму Георгия Данелия «Осенний марафон». Профессиональная жизнь героев этого фильма весьма напряженная: очереди на перевод того или иного произведения, споры и ссоры из-за выбора материала. Как обстоит дело сегодня? Кто определяет выбор произведения для перевода: издательство или Вы? Как строится работа?

Издательства порой предлагают что-то сделать, а я отказываюсь, вредничаю. Чаще наоборот, прихожу со своими идеями, уговариваю издателей затеять какой-то проект. Иногда жду их согласия годами, как рыбак с удочкой... Вот сейчас наконец выйдут в «Самокате» несколько книжиц-картинок чудного автора Лио Лионни. Я-то одну из них перевела для младшего сына, когда ему еще и года не было, а сейчас он школу уже закончил. Всяко бывает. «Бессмертник» Белвы Плейн лежал у меня переведенный 20 лет — этакий кирпич в 34 авторских листа. В 2012 году вышла эта книга в издательстве «Текст», а сейчас готовится переиздание. Я этому, конечно, безмерно рада, очень дорогая для меня книга...

У нашей семинарской компании, которой мы дружим и соратничаем с юности, сделан весь Баум, все 14 книг, но выходили только две, с блестящими иллюстрациями Юли Гуковой. Я, разумеется, ищу издателя на всю серию.

В общем, я довольно прихотлива. Книга не просто должна мне нравиться, она должна входить в мою повестку дня. А у меня в последние годы снова на повестке дня театр. Я перевожу много «взрослых» пьес, в основном вместе с Татьяной Тульчинской. Иногда мы делаем инсценировки по детским книгам, которые я перевела. Я инстинктивно выбираю для перевода книгу, которая будет хороша на сцене. Поэтому, возможно, мне так близок Дэвид Алмонд, лауреат премии Андерсена 2010 года. Я перевела уже четыре его книги: «Скеллиг», «Меня зовут Мина», «Мальчик, который плавал с пираньями», «Мой папа — птиц». Сейчас, тоже для «Самоката» заканчиваю еще две: «Ангелино Браун» и «Мальчик, который залез в Луну». Могу с уверенностью сказать, что все книги этого автора очень сценичны — недаром он сам любит театр и пишет для театра. И вообще Дэвид Алмонд — человек-птица. Это я вам доверительно сообщаю.

— Возникает ли у Вас желание, что-то изменить, улучшить, переписать, позволяете ли себе какие-то интерпретации текста или всегда идете точно вслед за автором?

Перевод — это всегда интерпретация текста. Простой читатель тоже ежеминутно интерпретирует текст, неважно — переводной или оригинальный. Если бы текст, допустим, Льва Толстого или Джона Голсуорси не допускал трактовок, все бы любили в романе «Война и мир» или в «Саге о Форсайтах» одних и тех же героев, а не спорили об их характерах и судьбах с пеной у рта, словно они наши соседи по лестничной клетке. Хороший текст — это целый мир. Я иду за духом автора, не за буквой. Вживаюсь в текст, как актер в роль, проживаю его с автором и с каждым персонажем. В итоге, допускаю, что некто с лупой, микроскопом или телескопом найдет отличия. Вопрос в том, с какими критериями этот некто подходит к тексту, что для него точность перевода или верность автору. Возможный допуск и меру свободы переводчика охотно обсуждаю на семинаре, на примере конкретных текстов...

— Нужно ли как-то адаптировать текст именно для российского читателя?

В смысловом отношении это мелочи обычно. Глобализация сделала свое дело. Я же все-таки с английского перевожу, а не с языка какого-то племени, затерянного вдали от цивилизации. Адаптация же языковая должна происходить непременно, текст должен стать фактом литературы на русском языке. Меня тревожит, что сейчас развелось очень много буквалистов, причем среди молодых переводчиков: идет какая-то могучая волна борцов с отсебятиной, проповедующих следование за автором вплоть до строения фразы. Меня это разом и печалит, и смешит. Как же люди не понимают, что русский язык опирается, в основном, на сочинительную и бессоюзную связь, а английский стоит на сложном подчинении? Что логическое ударение падает в русском на конец фразы? Это же азы! Переводческое «соавторство» (или, если угодно, адаптация) как раз и заключается в том, чтобы текст задышал по законам нового языка, смог функционировать в иной культурной среде. А для этого в нем должен появиться русский порядок слов, живой синтаксис, лексика, истинная разговорность в диалогах. И при этом надо сохранить дух автора. Да, калькировать легче. Только лучше тогда вообще выбрать другую, менее обязывающую профессию. Потому что мы работаем с русским языком для российского читателя.

— Вы подарили всем нам восхитительные книги Кейт ДиКамилло. Расскажите немного о работе над ними. Как Вы узнали о книгах этой писательницы? Какая из ее историй Вам ближе всего? Можно ли нам ждать в ближайшем будущем новую встречу с ее героями?

Ну, начнем с последнего вопроса. Скоро появятся еще две книги, которые — вместе с уже изданной «Райми Найтингейл, девочка с лампой» — образуют трилогию. Если помните, у Райми было две закадычных подружки: Луизиана Элефанте и Беверли Тапински. Кейт не смогла с ними расстаться и написала про каждую девочку отдельную книгу. Когда они появятся на прилавках, зависит уже не от меня, а от художников, «Махаон» заказывает для российского издания отдельные иллюстрации, так что ждем...

На книги ДиКамилло — точнее на первую ее книгу, остальных еще не было в природе —я набрела случайно в США: на огромной конференции Международной ассоциации грамотности (ILA) всегда бывает ярмарка книг и учебных пособий, потому что грех не продавать книжки, если в одном месте собрались 18-20 тысяч учителей чтения. Я купила «Спасибо Уинн-Дикси», прочитала в самолете по дороге домой и поняла, что хочу это перевести. И перевела — без всяких предварительных договоренностей. И принесла издателю, Варе Горностаевой, уже готовый русский текст. Она сказала: «Это замечательно, только у нас нет детской серии». Тогда мы задумали детскую серию. Благодаря этой затее я перевела множество изумительных детских книг. Во-первых, «Скеллиг» Дэвида Алмонда. Во-вторых, «Дети лампы» — четыре тома Ф.Б. Керра про близнецов из благополучной нью-йоркской семьи, у которых к двенадцати годам начинают стремительно резаться зубы мудрости, после чего выясняется, что по материнской линии они — джинны. В-третьих, вместе с Натальей Калошиной я перевела прелестную трилогию Линды Стюарт: полный реализм, Нью-Йорк, классические детективные истории — но только расследование ведут коты и кошки (ищу, кстати, сейчас издателя для переиздания этих книжиц про Сэма, кота-детектива). Создав детскую серию, мы с издателем вернулись к Кейт ДиКамилло, которая к тому времени написала еще три книги. Так все и началось.

Совсем не готова выбрать самую любимую из книг Кейт. Зато каждую новую жду, затаив дыхание. Жду чуда, и оно случается, и оно всегда непредсказуемо, потому что она всегда делает шажок вверх (это ожиданно) и чуть вбок (это неожиданно). Ее творчество — как ветвистое дерево с большими ветками и тонкими побегами: веселые истории про чудо-свинку, сказки и философские притчи, детские повести, комиксы для малышей, сейчас вот про Луизиану она практически высокую трагедию написала. Ее более ранние книги устроены так: в обычном мире вдруг появляется нездешнее существо, либо случается невозможное событие, тотчас меняя судьбы героев. «Уинн-Дикси» — облезлая собака-улыбака, появляется на первой странице, чтобы девочка привела ее домой из магазина, вместо продуктов. В «Парящем тигре» среди совершенной обыденности мальчик обнаруживает в лесу клетку с тигром. Да, тому есть вполне рациональное объяснение, но оно не важно: сама находка — волшебство, хотя, решив освободить тигра, маленький герой приводит его в мир, где чуду пока места нет: в конце концов тигр оказывается застрелен. По «Приключениям мышонка Десперо» сделан большой анимационный фильм, который озвучивали звезды первой величины вроде Дастина Хоффмана, и здесь волшебство уже куда явственнее: король с королевой (большой любительницей супа) и, тем более, простушка Миггери Соу с ушами-кочерыжками описаны вполне реалистично, но параллельно существует мышиный мир, где рождается необыкновенный, с громадными ушами малыш Десперо: он влюбляется в принцессу Горошинку, доблестно борется за нее, спасает от коварных крыс, однако и тут действительность диктует свое: Горошинка — человек, Десперо — мышонок, и превратиться в принца ему пока не под силу.

Ну а «Удивительное путешествие кролика Эдварда» — в чистом виде сказка-притча, житие фарфорового кролика, сравнимое с классическими текстами вроде «Маленького принца». И уже понятно, что этой книге предстоит остаться в «золотом фонде» детства очень надолго. Кстати, спектакли по этой книге множатся как кролики. Самый первый был в Челябинске, в Театре кукол, режиссер Алекандр Борок и художник Захар Давыдов получили за него «Золотую маску». В Москве уже много сезонов «Кролики» идут в МХТ и РАМТе, а еще есть постановки в Петербурге, Великом Новгороде, Хабаровске, Барнауле, Сыктывкаре, Риге и Вильнюсе. Очень скоро, в конце сентября — в Нижнем Новгороде.

Так же, с неба, появляется «Слониха», а бельчонка Одиссея Флора и вовсе вытряхивает из пылесоса... Я очень верю в Кейт ДиКамилло, она у меня на глазах, под руками, выросла в большого писателя, она получила уже две премии Ньюбери и несомненно получит премию Андерсена, в 2014-15 годах она служила «Послом детской литературы», есть в Америке такая удивительная должность... В сущности, ее книги постепенно становятся классикой, а ведь ей еще творить и творить, и книги из-под ее пера выходят такие разные, но всегда узнаваемые, и я нахально уверена, что у меня довольно естественно получается быть эхом этого уникального голоса.

— Вы переводите книги для малышей, для подростков, для взрослых. Есть ли какие-то особенности в работе с той или иной возрастной аудиторией? Каковы Ваши приоритеты?

В последние годы для взрослых я перевожу только пьесы, и очень этим увлечена — ну, вы уже поняли, что к театру я прикипела душой с детства и, смею надеяться, что-то про него понимаю. С подростками тоже все понятно, это мое. Для малышей перевожу все чаще: и книжки-картинки, и — даже! — книжки-картонки. И это отдельный вызов, который отнюдь не все мои коллеги по цеху готовы принять. Мы и так-то взвешиваем каждое слово на чутких весах, а в книжках, где на странице одно-два предложения или одно-два слова, весы требуются аптекарские!

Началось все с чудесного художника из Страсбурга, великого Томи Унгерера. На сегодняшний день я сделала для Самоката шесть книжиц: про семейку Хрюллопсов, про удава Криктора, осьминога Эмиля, про Аделаиду — кенгуру с крылышками. Самую его знаменитую книжку «Три разбойника» я тоже сделала, там отличные картинки, но люблю я ее почему-то меньше других. А вот последнюю работу, «Чур, без поцелуйчиков» люблю и рекомендую лет с пяти и до... короче, для общесемейного чтения.

Для «Розового жирафа» я перевела шесть книжиц Уильяма Стайга, которого мы знаем как создателя Шрека. Там тоже много адресатов — взрослые смеются в голос, а дети следят за сюжетом и тоже учатся понимать юмор. «Как Шлёп обиделся», «Калеб и Кейт»... да все они отличные и просятся на сцену!

Для «Махаона», многолетнего моего партнера, я сделала комиксы Манро Лифа, автора почти вековой давности, но темы-то вечные: почему читать — это весело, зачем быть здоровым, кому нужна вежливость. Они почему-то прошли незамеченными, а я их всячески рекомендую рассматривать и почитывать. Правда, сержусь на издателя — они не посоветовались и поменяли название желтой книжки. Поверьте, Лиф — вовсе не про правила хорошего тона.

Сотрудничество с питерским издательством «Молодая мама» было очень плодотворным: вся серия Джеймса Мэхью про девочку Кати, которая умудряется попасть внутрь известных картин, две «колыбельные» книжки Мэнди Сатклифф в стихах... Ну, и отдельный разговор про серию «Бессмертные сказки в иллюстрациях Мануэлы Адреани». Впрочем, это не книжки-картинки, а большие, блестяще изданные тома с вечными сюжетами («Красавица и чудовище», «Белоснежка») и чисто авторскими сказками — «Алиса в стране чудес», «Снежная королева», «Великий чародей страны Оз», «Пиноккио». Что тут делали мы с Натальей Калошиной, переводчики и редакторы, действительно хитрая тема для отдельного интервью.

Интересно поработали с издательством «Пешком в историю» —тут и книга «Жизнь одного корабля» Роберто Инноченти, и «Ада Байрон, первый программист». На Аду я согласилась не раздумывая, у меня с ней давняя любовь, так как дочь Байрона была прототипом гениальной девочки Томасины — героини пьесы «Аркадия» Том Стоппарда, которую я перевела больше 20 лет назад.

Недавно я начала сотрудничать со славным издательством Clever, сделала для них серию Мо Уиллемса про «Слонни и Свинни», а скоро... хотя это пока тайна, но так и быть... Скоро выйдет книжка-картинка со сказкой Пола Маккартни. Он написал ее для внуков. А мне довелось ее перевести — породниться через текст с кумиром юности. Надеюсь, вы еще не забыли, кто такой Пол Маккартни?

— Для меня и для моей дочери-подростка одно из самых ярких читательских впечатлений прошлого года — книга «Доклад о медузах». Это дебют писательницы Али Бенджамин. Снова, как и в случае с Кейт ДиКамилло, Вы открыли для нас замечательного автора. Будет ли продолжение вашей совместной работы?

Кстати, открыла я эту книгу «с подачи» Кейт ДиКамилло, она ее очень хвалила. И недаром. В ней много важных тем, важных слов для младших подростков. Ее непременно надо читать. Вообще подросткам надо читать, хотя бы потому, что книги — репетиция жизни... Нечитающим подросткам всегда кажется, что происходящее лично с ними уникально, беспрецедентно, что никто до них не любил, не страдал, что никого так не унижали, а потому — никому из окружающих их не понять. Буллинг в детском коллективе, приятие смерти, развод родителей — все это присутствует в «Докладе» в полной мере, но терапевтично, в сбалансированных дозах. Варя Петрова, четырнадцатилетний эксперт отличного сайта Папмамбук, очень точно написала про эту книгу: «„Доклад о медузах“ — о том, что когда-нибудь, спустя время после потери, кто-то может снова стать тебе дорог, и важно это чувство себе разрешить допустить, в нём нет предательства, его нужно принять... Через боль попыток. Через боль встречи с неизвестными прежде чувствами. Себя принять. И сломанный мир. Тогда он, быть может, немного починится». Вторая книга Али Бенджамин уже вышла, мне она показалась слабее первой... Еще подумаем. Или третьей дождемся.

— И наоборот — Роальд Даль, признанный классик. Но, если я не ошибаюсь, «Билли и кнопы» — первое Ваше обращение к его творчеству? Что для Вас значит Роальд Даль?

Даля я очень люблю. Но боюсь, что больше мне его перевести не случится, поскольку «Билли и кнопы» завершают серию. «Самокат» предпринял грандиозное усилие и выпустил все наследие Даля с иллюстрациями Квентина Блейка. А перепереводы — не моя чашка чая. В мире много хороших книг, которые непременно надо сделать по-русски, они ждут.

Эта книжка, как мне кажется, удалась. Даль тут изобретательный и вполне нежный, особых ужасов не наблюдается, ну кроме чудища, которому и положено быть ужасным: Ужасный Крохожрун, он же Кровосос, Зубодёр и Камнеплюй. Отличная история, очень просится в театр, особенно в кукольный.

— В заключение мы всегда просим наших собеседников порекомендовать несколько книг для чтения современным подросткам. Но Вы уже рассказали нам о стольких книгах, что даже не знаю, что бы Вы могли посоветовать еще?

Ой, я, по-моему, уже много всего посоветовала. Книг море. Надо довериться надежным издателям, которые не выпускают ширпотреб. Надо ориентироваться на итоги книжных конкурсов и премий. Например, наша Гильдия ежегодно присуждает премию «Мастер» в номинации «Детская литература». Там в шорт-листе не бывает слабых книг. Наши Мастера ерунду не переводят.