Маша Трауб: «Я счастливый писатель»0 товаров
Маша, у Вас новинки выходят с завидной регулярностью. Как вам удается писать стабильно хорошую прозу, не ударяясь в самоцитаты и эксплуатацию одной и той же темы?
— Тема на самом деле одна — дети, семья, судьба, бытописание, наша обычная жизнь. Мне не перестает быть интересным описывать интерьеры, кофейные сервизы, занавески в квартирах или дворы и заборы в сельских домах. Дети для меня — нескончаемый источник вдохновения. Уже кажется, что ничего нового не узнаю. Меня, как опытную маму, ничто не может удивить. И вдруг дочь приносит из школы историю, которая способна сразить наповал. В моем случае важно услышать и увидеть, быть может, в крошечном эпизоде материал для рассказа или повести.
Я счастливый писатель. Не завишу от муз, вдохновения, погоды за окном и пресловутого ретроградного Меркурия. Мне пишется всегда, каждый день, каждый вечер. Единственная сложность — угнаться за жизнью.
Как вам удается совмещать писательство, публицистику, материнство, есть ли какой-то особый, как сейчас говорят, лайфхак? Вы дисциплинированный человек?
— Нет, по натуре я ленивая домохозяйка. Люблю смотреть сериалы, изучать рецепты приготовления блюд, жарко спорить с их составителями, то есть с экраном компьютера. Мой график сдачи колонок, рукописей, прочих рабочих обязательств записан в пяти местах, от ежедневника до стикера, от клочка бумаги, прикрепленного на холодильник, до оборотной стороны важного договора. И в то же время у меня есть и своего рода расстройство — я пунктуальна до истерики. Панически боюсь опоздать на назначенную встречу с читателями, даже зная, что меня, безусловно, подождут. Задержка хотя бы на сутки сдачи текста для меня трагедия — я еще год буду извиняться. Мне жизненно необходимы дедлайны, сроки, на которые я ориентируюсь. Я не умею подводить людей и заставлять их нервничать — в этом и заключается лайфхак. Поэтому я лучше не буду спать, буду работать сутками, умру, но ни за что не подведу редактора, бренд-менеджера и всех остальных, кто участвует в создании книги. Лайфхак — невозможность подвести команду и поставить людей в неловкое положение.
Расскажите немного о балете в вашей жизни. Что дают вам эти занятия?
— Я достаточно долго искала для себя занятие, которое будет приносить не только здоровье, но и психологическую перезагрузку. На йоге мне быстро наскучило, бегать я не люблю. Тренировки в зале с гантелями — тоже не мое. К тому же у меня часто случались обмороки, я страдала тяжелыми мигренями, болела спина. И только балет решил все мои проблемы и удовлетворил все пожелания. Сначала я лежала на коврике и делала партерную гимнастику. Вытягивалась, держала ноги, руки, скручивалась. Это дико тяжело, если делать правильно. Даже сидеть с ровной спиной, натянув колени, стопы, очень сложно. И лишь потом встала к станку. Оказалось, в Москве есть студии для взрослых «новичков». И я попала в ту атмосферу, которая была мне нужна. На полтора часа забывала обо всех проблемах, мозг был занят тем, чтобы склеить руки с ногами. Не перепутать, где правая задняя нога и левая передняя. Именно балет подразумевает абсолютный перфекционизм, чистоту в каждом движении — мне это близко. Через некоторое время я поняла, что у меня прекратились обмороки, я почти забыла про мигрени и могла спокойно отстоять два часа на встрече с читателями. А раньше из-за болей в спине сидела или держалась из последних сил...
Дочь занимается художественной гимнастикой, и я могу ее поддержать — она не хочет идти на тренировку, я тоже не хочу, но мы обе идем. У нее болят мышцы и у меня болят. Она потянула ногу, и я потянула. Ей нельзя есть булки, и мне нельзя. Но самое главное, я получаю на классах такую умственную перезагрузку, будто мне в мозг вкололи допинг вместе с успокоительным. Мне хочется жить. Балетный класс — единственное место, где я могу отключить телефон. Пусть хоть вселенская катастрофа случится, но я не выйду из зала, пока не разрешит педагог. Ну и бонусом идет классическая музыка, которая лечит душу, особый юмор педагога и коллег по классу, без которого не обходится ни одно занятие.
Ваши дети сильно похожи на вас по характеру и складу ума? Часто узнаете в них себя?
— Дети умнее и талантливее и меня, и мужа. Так и должно быть. И сын, и дочь — не гуманитарии, у них технический склад ума, что нас с мужем, безусловно, восхищает. Сын учится на физфаке МГУ, на бюджете — он наша гордость. Дочь тоже, думаю, выберет очень далекую от гуманитарного направления профессию. Характер у каждого свой. Они похожи на нас, скорее, каким-то внутренним устройством. Причем сын на меня, а дочь — на мужа. Мы с сыном можем целый день смотреть кино, читать, делать миллион разных дел, лишь бы, что называется, не работать. А в последний момент за час сделать то, на что у других уходит два дня. К сыну, как и ко мне, по утрам лучше не подходить. Мы не выспавшиеся, неприветливые и плохо соображаем. Зато по вечерам у нас наступает приступ активности, вселенской любви и дикого желания поговорить, пообщаться. Дочь же аккуратистка, педант, очень дисциплинированная, как и ее отец. В восемь утра муж уже сидит и работает. У них все разложено по полочкам, график расписан надолго вперед. Ну и в быту случаются забавные вещи. Мы с сыном не всегда завинчиваем пресловутый колпачок на тюбике зубной пасты, а дочь с отцом делают это за нас. Мы отодвигаем занавеску в душе в одну сторону, а дочь с отцом — в другую. Мы с сыном предпочитаем проводить выходной день, не вылезая из пижам и кроватей. А мужу с дочкой непременно нужна активность: они все время куда-то едут. Единственное, что нас объединяет — чувство юмора и самоирония.
Дочка продолжает заниматься художественной гимнастикой? Вы мама чемпионки? А какие отношения со спортом у сына?
— Да, дочь продолжает заниматься гимнастикой, но лишь потому, что ей это нравится. О профессиональном спорте речь никогда не шла. Я ставила совершенно другие задачи. Спорт — это характер, умение себя преодолевать, дисциплина, внутренняя работа над собой. Умение собираться, трудиться через «не могу», держать улыбку, когда хочется плакать. Плюс, конечно, шикарная фигура, ровная спина, гибкость, красота, отсутствие плоскостопия — все то, что так важно для девочки. Но даже не это главное. У Симы был страх перед публичными выступлениями. Просто панический. Гимнастика помогла с ним справиться. После соревнований, когда она одна на ковре и на нее смотрят десять судей и полный зал зрителей, ей уже ничего не страшно.
С сыном была другая история. Он тоже с детства занимался спортом. Но быстро добивался достаточно серьезных результатов и уходил из секций. С четырех лет играл в большой теннис и бросил в десять лет. Играл в шахматы, доигрался до, кажется, второго разряда и тоже бросил. Он всегда был слишком эмоциональным, и ему требовались только победы. В случае проигрыша он ломал ракетку об пол или отбрасывал шахматную доску. Причем когда ничто не предвещало поражения. Потом объяснил: он понимал, что проиграет еще до того, как об этом догадывался противник. Но бороться ему было неинтересно, ведь он уже упустил красивую комбинацию, которую задумал. Сын всегда играл за школьную сборную: и в футбол, и в баскетбол, и в волейбол. В девятом классе вдруг увлекся стрельбой из пневматической винтовки. Дострелялся до первого взрослого разряда. Сейчас играет в футбол за студенческую команду и продолжает тренироваться. Мне было не важно, какой именно вид спорта выберут дети, главное, чтобы спорт был в их жизни.
Однажды вы ушли из журналистики, но не навсегда. Что вас заставило вернуться?
— Меня вернули коллеги. Да и уходила я всего на пару месяцев. Просто перешла из работы «в поле» в колумнисты. У меня в разные годы было от двух до пяти авторских колонок в разных изданиях. Сейчас я пишу для журнала «Огонек» и популярного интернет-ресурса «Мел». Про детей, школьные проблемы. Журналистика — моя профессия. Я очень дорожу этими колонками. И особенно теми ситуациями, когда бывшие коллеги вспоминают, что я была отличным интервьюером, и просят взять интервью у человека, который не любит разговаривать. Я сама сейчас предпочитаю давать интервью в письменном виде: мне присылают вопросы — я отвечаю. Это не чистый жанр, исковерканный. А когда я была по ту сторону диктофона, то стояла за чистоту профессии, иной раз обсуждая с героем публикации, какой предлог уместен: «на» или «в». Иногда к получасовому интервью я готовилась чуть ли не месяц и шла, зная, как зовут троюродную бабушку героя и какое дерево росло во дворе у его дедушки. Сейчас же многие интервью уже со мной, как правило, начинаются с фразы: «Я вас не читала, но вот в Википедии сказано...»
Названия произведений и сборников придумываете вы или они подчиняются какому-то неписанному закону издательского дела?
— Все заголовки, названия придумываю я. Более того, я даю редактору как минимум пять заголовков для будущей книги. Так нас когда-то учли в редакциях газет и журналов. К статье, пусть и крошечной, мы придумывали минимум десять заголовков. Все десять редактор мог счесть неудачными и отправить придумывать еще десять. Когда я работала в одной очень уважаемой ежедневной газете, на верстке, на выпуске всегда стоял Сема. Он обладал удивительным талантом придумывать заголовки к чужим статьям. Делать их яркими, незабываемыми. Если Сема придумал заголовок, попадая в верстку, в нужное количество знаков, можно было не сомневаться — даже крошечную заметку увидят. Сема был гением заголовков. Особый дар.
Ну и когда речь идет о книгах, тут все «просто». Как и в газете, нужен хороший заголовок.
Рассказ — одна из самых непростых форм, но вам она очень удается. Написать роман и повесть или написать новеллу — какая из творческих задач для вас сложнее?
— Когда-то моя коллега, ныне известный литературный критик, назвала меня «мастером миниатюры», за что я ей благодарна. Да, мне проще и интереснее написать рассказ. Я спринтер в литературе. К тому же это всегда профессиональная проверка: в малом количестве знаков рассказать историю. Наверное, это тоже из журналистики, ведь нам всегда говорили, что от сокращения текст становится только лучше. Я легко избавляюсь от ненужных фраз, целых фрагментов, не дрожу над каждым словом. Мне действительно проще удалить весь текст и написать новый. А вот длинный роман, многотомный, с продолжением, я вряд ли бы осилила. Хотя сейчас очень изменились требования к текстам, в смысле объемов. То, что раньше едва тянуло на рассказ, сейчас называют повестью. А повесть уже считается полноценным романом.
В одном из интервью вы сказали, что как-то написали роман ради фразы «Кто за тобой досматривает?». Сборник «Или я сейчас умру от счастья» — ради чего он?
— Ради этой фразы: «Или я сейчас умру от счастья». Это был материал, который я собрала давно, но не использовала. Этот кусочек лежал долго, года четыре точно, пока я не поняла, что он может существовать сам по себе, в виде рассказа или повести.
У вас есть ваша писательская миссия? Зачем вы пишете?
— Миссии нет. Если честно, меня вообще пугают люди, которые считают, что у них есть особая миссия. Я пишу, потому что это моя работа. Пишу, чтобы рассказать о том, что волнует лично меня. Чтобы мной гордились мои дети. Чтобы иметь собственное дело, которое приносит удовольствие, радость, выплеск эмоций. И, конечно, для меня важно, трогательно и все еще непривычно, когда на встречах читатели говорят, что моя книга, история, фраза в чем-то им помогли, позволили найти выход из житейской ситуации, заставили улыбнуться. Самый ценный комплимент — когда читатели признаются в том, что ехали домой после тяжелого дня и хохотали в метро, читая мою книгу. Или вовсе проехали нужную станцию. Или не могли заснуть, пока не узнают, чем закончилась история.
У вас бывают творческие кризисы, писательские тупики, боязнь белого листа?
— Как-то у меня спросили про состояние депрессии и психологическую усталость от всего, от жизни. И я вдруг поняла, что просто не успеваю даже подумать об этом. Кризисы, тупики — роскошь, которую я не могу себе позволить. Слишком много обязательств. А что касается пресловутого страха белого листа, это вообще образное выражение, скорее, литературное. Школьники, которые не могут начать писать сочинение, еще могут его использовать. Ой, у меня страх белого листа, поэтому я посмотрю сериал, посижу в соцсетях и поковыряюсь в носу. Профессионалы, люди, работающие со словом, поверьте, никакого страха не испытывают. Наоборот, радость. Если есть новый текст, значит, ты уже закончил старый и сдал его.
У вас нет ни одного шаблонного недостоверного героя, а читателям часто хочется верить, что были прототипы. Персонажи ваших рассказов — плод вашего воображения или образы знакомых?
— Все герои — лирические, все произведения — художественные. Прототипов в чистом смысле не бывает. А вот что касается описаний домов, квартир, ковров, шкафов и прочих бытовых деталей, то да — это я, как правило, списываю с реальности. Точно так же я «списываю» фразы, обороты речи, особенности поведения, жесты. Что называется, «особые приметы» — города, человека, местности, конкретного замкнутого пространства. Да, и еще я никогда не выдумываю детскую речь, вопросы, ситуации, в которых участвуют исключительно дети. Такое придумать невозможно. Дети — все прототипы, каждый в отдельности.
Вы чередуете легкие иронические вещи и психологическую прозу. Есть ли некий алгоритм написания, внутренний план? Или возник замысел — претворили?
— Конечно, нет. Я пишу о том, что мне близко, что волнует в данный момент. Иногда хочется рассказать короткие истории. Иногда накапливается материал про детей. Но чаще всего бывает так, что от моего первоначального замысла вообще ничего не остается. Сейчас модно выражение «переобуться в воздухе», причем в отрицательном смысле. Так вот про меня его можно употреблять в положительном значении. Иногда я хочу написать трагедию, а получается комедия. Или трагикомедия.
